ОНИ ТОЖЕ ТАК ДЕЛАЛИ: “КАРТИНКА - МОМЕНТ” В КЛАССИЧЕСКОМ ФРАНЦУЗСКОМ РОМАНЕ
Если бы меня попросили в трех словах рассказать, что такое вообще великая французская литература, то я скажу так. Во-первых — это любовь. Любовь во французском классическом романе похожа на уравнение с несколькими неизвестными. Желательно, чтобы уравнение было про треугольник или о чем-то запрещенном обществом, можно и про то, и про другое. В идеале, страстно, тайно и откровенно так, чтоб родители еще лет сто прятали книжку от молодых барышень.
Во-вторых, это революция. Революций во Франции было немало: Великая французская (1789 —1799 г.г.), июльская (1830 год), революция 1848 года, 1870 года и Парижская коммуна 1871 года. А еще был Наполеон, реставрация Бурбонов и много чего другого. Если в классическом французском романе не говорится о революции, там говорится про политические интриги или присутствует социальный конфликт “бедные/богатые”. В идеале, смешать все вместе и драматично так, чтоб книжку еще лет сто после того изучали в советской школе. Ну, я если нет — значит в книге про сплошную любовь.
В-третьих, это описания. Монументальные, многословные, детализированные, наполненные психологизмом, воспоминаниями, ретроспективой. Таки описания погружают в эпоху, раскрывают характеры, вырисовывают причины происходящего или намекают на дальнейшие события. По объему описания могут занимать почти треть произведения. И здесь стоит задуматься, почему одни описания кажутся нам нудными и слишком длинными, а другие — нет, хотя тоже занимают достаточно страниц? Профессиональные писатели знают ответы на эти вопросы. А Джек Грейпс не только отвечает, а еще и учит, как именно сделать описания интересными, глубокими и, что главное – кинематографическими. Делимся с вами.
Как это работает?
Нас цепляет то, что легко визуализировать, то, что имеет значение для сюжета, касается характера героя или входит в зону наших личных интересов.
То есть большинство читателей проникнуться образно изображенным портретом персонажа скорее, нежели историей его семьи с времен прадедов. Десять страниц панорамы леса в начале романа чаще всего скучные, хотя если в этом лесу потеряется маленькая девочка, ми и не заметим, як пролетят десять страниц текста в ее поисках. Есть и другая сторона: именно от описаний зависит, как мы воспринимаем ход времени в произведении. То ли время бежит с сумасшедшей скоростью, то ли как-будто останвливается пережд важным поворотом сюжета. Или просто останвливается. Так тоже бывает. Именно описание дает нам напряжение, атмосферу и настроение. В нем может раскрыться характер героя, усилиться драматизм сцены и прочее.
Попробуем разобраться на реальных примерах. Сейчас я приведу фрагмент из романа
«Отверженные» (Les Misérables, 1845 —1862 р.р.) Виктора Гюго.
«Первая опасность миновала, но в душе у него продолжала бушевать страшная буря. Однако он не отступил. Он не думал об отступлении даже и в тот момент, когда счел себя погибшим. Теперь он хотел одного – поскорее покончить с тем, что задумал. Сделав шаг вперед, он вошел в комнату.
В комнате царило полное спокойствие. Можно было различить смутные, неясные очертания предметов, – днем это были просто разбросанные по столу листы бумаги, раскрытые фолианты, груды книг на табурете, кресло со сложенной на нем одеждой или налой, но теперь, в этот час, все представлялось лишь темным силуэтом или белесоватым пятном. Жан Вальжан осторожно подвигался вперед, боясь задеть за мебель. Из глубины комнаты доносилось ровное, спокойное дыхание спящего епископа.
Внезапно Жан Вальжан остановился. Он был уже у кровати. Он дошел до нее скорее, чем ожидал.»
Эта сцена приближает нас к одному из важнейших событий в романе. Жан Вальжан только вернулся с каторги. Единственным, кто приютил бывшего каторжанина, оказался старый епископ Мириэль, человека абсолютной любви к ближнему. Через минуту Вальжан украдет серебро — последние ценные вещи в доме епископа, а когда его поймают, епископ соврет, что сам подарил серебро Вальжану, чтобы тот снова не очутился на каторге. Этим он изменит героя навсегда.
Обратите внимание на второй абзац. Что делает Гюго? Он наращивает напряжение и показывает нам комнату, а не рассказывает про нее. Представьте, что мы стоим за спиной Вальжана и подглядывает через его плечо. Ми уже не слушаем Гюго, а видим все собственными глазами, как в кино. И у нас времени в обрез, пока Вальжан не двинется дальше, и картинка не сменится. Лаконичное описание будто ускоряет время. Темно, тихие звуки, размытые контуры предметов. Гюго заставляет нас следовать за героем, ждать в напряжении, а что же дальше?
Такой способ подачи описаний в методе Джека Грейпса называется “картинка-момент”. Его примеры есть в любой хорошо написанной истории и литературная классика — тоже не исключение. "Картинка-момент" — мощный инструмент, а еще и достаточно универсальный. Потому что когда автор уверенно использует картинку-момент, с ее помощью он может буквально все: создавать атмосферу, усиливать эмоции читателя, влиять на время, показать портрет, раскрыть психологизм героя, рассказать его историю.
Джек Грейпс учит воспринимать "картинку-момент" как устройство с множеством подвижных элементов. Это метко, ведь действительно, если знать, где подкрутить, можно исключительно картинками-моментами решить множество задач в тексте. Французские классики так и делали.
Рассмотрим следующий пример. Это эпизод из романа «Жизнь» (Une vie, 1883 рік) Ги де Мопассана.
«— Войди, папа.
И в комнату вошел ее отец.
Барон Симон Жак Ле Пертюи де Во был дворянином прошлого столетия, чудаковатым и добрым. Восторженный последователь Жана Жака Руссо, он питал нежность влюбленного к природе, лесам, полям и животным.
Аристократ по рождению, он инстинктивно ненавидел девяносто третий год; но, философ по темпераменту и либерал по воспитанию, он проклинал тиранию с безобидной и риторической ненавистью.
Его великой силой и великой слабостью была доброта, такая доброта, которой не хватало рук, чтобы ласкать, раздавать, обнимать, - доброта творца, беспорядочная и безудержная, подобная какому-то омертвлению волевого нерва, недостатку энергии, почти пороку.
Человек теории, он придумал целый план воспитания своей дочери, желая сделать ее счастливой, доброй, прямодушной и нежной.
До двенадцати лет она жила дома, а потом, несмотря на слезы матери, была отдана в монастырь Сакре-Кёр.
Там отец держал ее в строгом заключении, взаперти, в безвестности и в полном неведении дел людских. Он желал, чтобы она возвратилась к нему семнадцатилетней целомудренной девушкой, и собирался затем сам погрузить ее в источник поэзии разумного, раскрыть ей душу и вывести из неведения путем созерцания наивной любви, простых ласк животных, ясных законов жизни.
Теперь она вышла из монастыря сияющая, полная сил и жажды счастья, готовая ко всем радостям, ко всем прелестным случайностям жизни, которые представлялись ее воображению в дни праздности, в долгие ночи.
Она походила на портрет Веронезе своими блестящими белокурыми волосами, как бы обесцветившимися на ее коже, аристократической, чуть розоватой коже, оттененной легким пушком, который напоминал бледный бархат и был чуть заметен под ласкою солнца. Глаза Жанны были синие, той темной синевы, какою отличаются глаза голландских фаянсовых фигурок.
Около левой ноздри у нее была маленькая родинка; другая была справа на подбородке, где вилось несколько волосков, до того подходивших к цвету ее кожи, что их с трудом можно было различить. Она была высокого роста, с развитой грудью и гибкой талией. Ее чистый голос казался иногда чересчур резким, но искренний смех разливал кругом нее радость. Нередко привычным движением она подносила руки к вискам, как бы желая пригладить прическу.
Она подбежала к отцу, обняла его и поцеловала».
Чувствуете, как изменился темп в тексте? Он замедлился. Это потому, что "картинка-момент" с лаконичного описания интерьера превратилась в ретроспективу с элементами психологического портрета. Нам кажется, что во втором примере все происходит неспешно, хотя на самом деле времени в обоих эпизодах прошло примерно одинаково.
И фактически в этот краткий промежуток между шагами Вальжана или приходом отца и поцелуем дочери ничего не происходит. Именно в это короткое "ничего не происходит” между двумя действиями авторы и вводят нужное описание. И это один из секретов их мастерства, который, кстати, абсолютно реально освоить и использовать в своих текстах.
А теперь посмотрим, что будет, если в центре "картинки-момента" окажется персонаж.
Проанализируем строки из романа Эмиля Золя «Чрево Парижа» (Le Ventre de Paris, 1873 рік).
Сюжет разворачивается на парижском рынке и Золя мастерски рисует жизнь этого громадного организма через описания рядов с мясом, рыбой, овощами, через запахи, ругань торговок и личные впечатления главного героя Флорана.
«— Этого ската нужно выбросить, — сказал, подойдя к прилавку, Флоран.
Прекрасная Нормандка прыснула. Он поднял глаза и заметил, что она стоит, прислонясь к бронзовому столбу с двумя газовыми рожками, освещавшими четыре места на каждом прилавке. Она взобралась на ящик, чтобы предохранить ноги от сырости, и потому показалась ему необычайно высокой. Луиза кусала губы, сдерживая смех, и была особенно хороша сегодня; тщательно причесанная, вся в локонах, она чуть наклонила свое лукавое лицо и сложила ярко-розовые руки на белом широком переднике. Никогда еще Флоран не видел на ней такого количества драгоценностей: она надела серьги с подвесками, цепочку на шею, брошь, а два пальца левой руки и один палец правой были унизаны кольцами.
Она продолжала, не отвечая, смотреть на него сверху вниз, и Флоран повторил:
— Слышите? Уберите этого ската.»
Что мы можем отметить в этом эпизоде? Во-первых, все развивается достаточно динамично. Золя размещает портрет Нормандки между мгновенным действием “поднял глаза” и репликой диалога та “Слышите? Уберите этого ската” в коротком промежутком времени. Это поддерживает напряжение в тексте. Также Золя заставляет читателя рассматривать Луизу глазами Флорана. Мы воспринимаем ее высокой, потому что Флорану так кажется, мы видим ее украшения, ее пышную красоту потому, что так видит Флоран.
Этот способ эмоциональнее, нежели сухое перечисление черт внешности, деталей гардероба и прочего. Так герой становится ближе читателю.
Во-вторых, этот эпизод является одним из многих, раскрывающих конфликт бедных и богатых, который в самом романе называют противостоянием худых и толстых. То есть "картинка-момент" становится винтиком, который вместе с многими другими, выстраивают тело проблематики произведения. Рекомендую прочитать «Чрево Парижа» именно ради эстетического удовольствия и анализа технических решений в тексте.
Ценнее времени
Человечество постоянно жалуется на нехватку времени. Вроде того, что когда-то можно было читать долгими зимними вечерами французские романы, когда-то хватало времени на длинные описания, а сейчас все это делать некогда, да и никому это не нужно. Не слушайте. Потому что человечество жалуется на нехватку времени более ста лет, а французские романы покупают до сих пор.
И описания в них приобрели новую ценность, ведь теперь они “машина времени” и служат истории. Посмотрим на следующие два фрагмента именно с этой точки зрения.
«— Пожалуйте, — сказала она, — ваша малютка спит.
В единственной комнате у задней стены стояла широкая кровать без полога, а под разбитым окном, заклеенным синей бумагой, — квашня. В углу за дверью, под умывальником, были выстроены в ряд башмаки, подбитые блестящими гвоздями, и тут же стояла бутылка с маслом, из которой торчало перышко; на пыльном камине среди ружейных кремней, огарков и обрывков трута валялся «Матвей Лансберг». Наконец, последнее украшение этого жилища составляла прибитая к стене шестью сапожными гвоздями трубящая Слава, вырезанная, вероятно, из какой-нибудь парфюмерной рекламы.
Девочка Эммы спала в стоявшей прямо на полу люльке, сплетенной из ракитовых прутьев. Эмма взяла ее на руки вместе с одеялом и, баюкая, стала напевать.»
И еще один:
«– Господин консул, – наставительно произнес полицейский инспектор, – крупные воры всегда походят на честных людей. Вы отлично понимаете, что тому, кто похож на мошенника, не остается ничего другого, как быть честным человеком; иначе его тотчас же арестуют. За честными-то физиономиями и надо следить в первую очередь. Работа трудная, я согласен, и это скорее искусство, чем ремесло.
Отсюда ясно, что вышеупомянутый Фикс не был лишен известной доли самомнения.
Между тем набережная понемногу оживала. Моряки разных национальностей, коммерсанты, маклеры, носильщики, феллахи толпились у пристани. Чувствовалось, что пакетбот вот-вот прибудет.
Погода стояла довольно хорошая, но холодная, дул восточный ветер. Несколько минаретов вырисовывалось над городом в бледных лучах солнца. Мол длиною в две тысячи метров, словно рука, тянулся на юг вдоль рейда Суэца. По поверхности Красного моря скользило несколько рыбачьих и каботажных судов; некоторые из них сохраняли в своих очертаниях изящные пропорции античной галеры.
Бродя в толпе, Фикс, следуя профессиональной привычке, быстрым взглядом окидывал каждого прохожего. Было половина одиннадцатого.
– Однако этот пакетбот не придет! – воскликнул он, услышав бой портовых часов.»
На первый взгляд, тексты совсем разные. Текст про мать спокойный и серьезный, второй – немного ироничный и напряженный. Но и первый, и второй нам демонстрируют кинематографическую сцену из прошлого. Нам даже удается проследить, как двигается камера, как сменяются общий, средний и близкий план. Такие безупречно визуализированные сцены переносят читателя хоть на 150 лет назад, хоть вперед, хоть в фантастический мир.
Первый текст – фрагмент из романа «Мадам Бовари» (Madame Bovary, 1856 год) Гюстава Флобера. Это одно из сильнейших произведений французского реализма. Часто можно услышать, мол, ну о чем там читать? Мечтательная жена провинциального аптекаря изменяет ему с другими. На самом деле, стоит сфокусироваться не только на сюжете, а и смотреть, как устроен роман. На то, как типичный для романтизма конфликт Эммы, которая будто живет в двух мирах, разворачивается на фоне реализма с типичными обстоятельствами и типичными характерами. На то, как изображена французская профинция, как последовательно и уверенно раскрывается психологизм персонажей.
«Писательство – это телепатия», – учит нас Стивен Кинг и в случае с «Мадам Бовари» это срабатывает на сто процентов.
Второй текст относится к роману «Вокруг света за восемьдесят дней» (Le tour du monde en quatre-vingts jours, 1872 год) Жюля Верна. Этот приключенческий роман редко относят к великой элитарной литературе, но это чудесная динамичная история, из которой вместе с другими произведениями Верна, родилась последующая приключенческая беллетристика. Жюль Верн отдает предпочтение четким и понятным описаниям, которые подает небольшими объемами так, чтобы читатель только успел увидеть картинку и точно не успел заскучать.
Надеюсь, эта статья поможет вам создавать меткие описания и сохранить свое сердце открытым для французской литературы. Хотите сделать ваш роман или повесть кинематографичными? Регистрируйтесь на курс и вместе с нами освойте “картинку-момент” и еще 4 эффективных концепта первого уровня Писательского метода Джека Грейпса.
